— Вам ведь придется покупать кварцевые часовые механизмы, верно? А они уже запатентованы. Не знаю точно, но мне думается, патент выдают только на уникальные механические устройства, в то время как графическое изображение защищается авторским правом.

— Вы ведь не юрист, правда? Они там, в ФБР, теперь, кажется, этого больше не требуют?

— У меня есть для вас предложение, — сказала Старлинг, открывая атташе-кейс.

Подошел Барни. Как она завидовала невероятному спокойствию этого огромного человека. По глазам видно было — он вовсе не дурак, более того, в их глубине светился недюжинный ум.

— Извините меня, пожалуйста, — сказал Барни. — Если вам придется сражаться с большим количеством, бумаг, тут в шкафу есть небольшой рабочий стол вроде одинарной школьной парты, за ним у нас психоаналитики работают. Хотите?

Буду выглядеть как школьница, Да или нет?

— Мы могли бы поговорить сейчас, доктор Лектер?

Доктор поднял раскрытую ладонь в знак согласия.

— Да Барни, спасибо, — поблагодарила Старлинг.

Теперь она сидела удобно, и Барни был достаточно далеко.

— Доктор Лектер, сенатор намеревается сделать вам замечательное предложение.

— Об этом буду судить я. Вам удалось так быстро переговорить с ней?

— Да. Она не стремится ничего утаить. Она предлагает сразу все, что в ее силах и возможностях. Так что торговаться не имеет смысла. Здесь все, что она может предложить — Старлинг подняла от бумаг голову.

Доктор Лектер, убийца, на счету которого девять жизней, глядел на нее, собрав пальцы щепотью под носом. В глазах — беспредельный мрак ночи.

— Если вы поможете нам найти Буффало Билла вовремя и вернуть Кэтрин Мартин живой и невредимой, вы получаете следующее: перевод в больницу Управления по делам ветеранов в Онейда Парке, штат Нью-Йорк, в камеру с видом на лес, окружающий здание больницы. Усиленные меры безопасности остаются. К вам будут обращаться с просьбами давать заключения по письменным психологическим тестам некоторых обитателей федеральных больниц, хотя, скорее всего, не из одного с вами лечебного заведения. Заключения вы будете делать вслепую. Никаких имен. Вы получите доступ к книгам — в разумных пределах. — Старлинг подняла голову.

Молчание тоже может таить насмешку.

— И самое лучшее, самое замечательное: на одну неделю в год вы сможете уезжать из больницы вот сюда — Она положила на поднос карту. Доктор Лектер не пошевелился. Поднос остался снаружи. — Плум-Айленд, — продолжала она — Каждый день вы сможете гулять по берегу или купаться в океане. Надзиратели будут на расстоянии в семьдесят метров. Но это будет спецчасть. Все.

— А если я откажусь?

— Может быть, тогда вам разрешат повесить здесь ложные занавеси. Может, это скрасит вам жизнь. Нам нечем вам пригрозить, доктор Лектер. То, что я вам сейчас предложила — единственная возможность для вас увидеть свет дня.

Она не смотрела на него, дабы не встречаться взглядами, не испытывать, чей упорней. Она не хотела противоборства.

— Кэтрин Мартин сможет прийти ко мне и рассказать о своем похитителе, только о нем, если я захочу опубликовать такую работу? И только со мной одним, эксклюзивно?

— Да. Считайте, договор подписан.

— Откуда вы знаете? Кем подписан?

— Я сама ее приведу.

— Если она захочет.

— Придется сначала спросить у нее самой, не правда ли?

Он втянул поднос на свою сторону.

— Плум-Айленд.

— Находится в северной части Лонг-Айленда.

— Тут говорится: «Плум-Айлендский федеральный центр по изучению заболеваний животных (исследование болезней полости рта копыт и т. п.)». Звучит прелестно.

— Это только в одной части острова. Там прекрасный пляж и приятные условия проживания. А весной туда прилетают и строят гнезда крачки.

— Крачки. — Доктор Лектер вздохнул. Он слегка откинул голову и коснулся алым кончиком языка самого центра алой верхней губы. — Если мы хотим продолжить этот разговор, Клэрис, я должен иметь что-то на своем счету. Quid pro quo. Я сообщаю какие-то вещи вам, а вы — мне.

— Идет, — сказала Старлинг.

Ей пришлось прождать целую минуту, пока он произнес.

— Гусеница становится куколкой в коконе. Затем она выходит из своей потайной переодевальни и возникает перед нашим взором в прекрасном обличье имаго. Вы знаете, что такое имаго, Клэрис?

— Взрослое крылатое насекомое.

— А еще что?

Она отрицательно помотала головой.

— Это термин из почившей в бозе веры в психоанализ. Имаго — это образ родителя, захороненный глубоко в подсознании с самого детства и связанный с сильным детским переживанием. Слово это означало восковое изображение — бюст предка который древние римляне носили во время похоронной процессии… Даже флегматичный Крофорд должен увидеть некую символику в коконе насекомого.

— Ничего такого, на что можно было бы опереться, кроме перечня подписчиков на энтомологические журналы, чтобы проверить через латентный дескриптор, нет ли среди них известных нам лиц, совершивших преступления на сексуальной почве.

— Прежде всего давайте откажемся от прозвища Буффало Билл, оно только вводит в заблуждение и совершенно не имеет отношения к лицу, которое нас интересует. Для удобства будем называть его Билли. Я дам вам конспективное изложение своих соображений. Готовы?

— Готова.

— Символика кокона куколки — превращение.

Гусеницы — в бабочку, дневную или ночную. Билли полагает, что хочет превратиться в женщину. Делает себе костюм девушки — из настоящих девушек. Поэтому его жертвы — крупные особы, костюм должен быть впору. Количество жертв может означать, что он рассматривает последовательную смену костюмов, как следующие одна за другой линьки. Он совершает все это в двухэтажном доме; вы выяснили, почему в двухэтажном?

— Одно время он их вешал.

— Правильно.

— Доктор Лектер, мне никогда не удавалось соотнести транссексуализм с насилием. Транссексуалы обычно неагрессивны.

— Правильно, Клэрис. Иногда можно заметить пристрастие к хирургическим вмешательствам; транссексуалы вообще придирчивы к своей внешности. Билли не настоящий транссексуал, Клэрис; вы уже почти ступили на тот путь, на котором сможете его поймать. Сами-то вы видите это?

— Нет, доктор Лектер.

— Прекрасно. Тогда, разумеется, вы не против того, чтобы рассказать мне, что случилось после смерти вашего отца.

Старлинг опустила глаза на исцарапанную крышку школьной парты.

— Я не думаю, что вы отыщете ответ в ваших бумагах, Клэрис.

— Маме удавалось содержать нас всех вместе целых два года.

— Каким образом?

— Днем она работала горничной в мотеле, а по ночам — кухаркой в кафе.

— А потом?

— Меня отправили к двоюродной сестре матери. Она с мужем жила в Монтане.

— Только вас?

— Я была самая старшая.

— И город ничего не сделал для вашей семьи?

— Сделал. Чек на пятьсот долларов.

— Странно, что не было страховки. Клэрис, вы сказали, ваш отец задел бегунком затвора о дверь пикапа.

— Да.

— У него что, не было патрульной машины?

— Нет.

— Это было ночью?

— Да.

— У него не было пистолета?

— Нет.

— Клэрис, он работал ночью, ездил на пикапе, вооруженный только дробовиком… Скажите, а у него, случайно, не было на поясе табельных часов? Такой штуки, с которой надо подъезжать к определенным столбам в городе, где привинчены специальные ключи, и вставлять эти ключи в часы, чтобы отцы города знали, что вы не спите на дежурстве. Скажите, были у него эти часы, Клэрис?

— Да.

— Так он был ночным сторожем, правда, Клэрис? Не был он никаким начальником полиции. Я увижу, если вы солжете.

— В документах говорится — начальник ночной полиции.

— Что с ними случилось?

— Случилось? С чем?

— С табельными часами. Что случилось с ними после того, как застрелили вашего отца?

— Не помню.

— А если вспомните — скажете мне?

— Да. Постойте. Мэр приезжал в больницу и попросил маму вернуть часы и бляху. — Она и сама не знала, что помнит это. Мэр — в паршивом костюме и солдатских ботинках, купленных на распродаже. Дерьмец. — Quid pro quo, доктор Лектер.